Свет всё же был, но настолько слабый, что снаружи его было не заметно. Лампы едва позволяли разглядеть путь. Впрочем, на пути ничего и не было, мебель тут отсутствовала полностью.

Только клубы пыли взвились в воздух от ветра, да задрожала паутина на гигантском зеркале, висящем у входа.

Прохор закрыл дверь и прошаркал к ближайшей арке, ведущей в темноту.

— Вот, молодой господин, в малую гостиную извольте. Мы теперь там почти всегда, хоть камин истопить можно…

Он осекся и замер, прислушиваясь. Взболтнул лишнего и теперь испугался, что дед услышит его жалобы. Но никто не услышал. Чтобы добраться до гостиной, пришлось пройти анфиладой комнат, на разоренный вид которых я уже не обращал внимания.

Это всё ерунда, поправимо.

Дверь в гостиную, из тяжелого массивного дуба, украшенная диковинной резьбой, была плотно закрыта. Берегли тепло. Я взялся за круглые металлические ручки с витиеватой чеканкой и с силой дернул их на себя.

На меня дохнуло жаром огня и запахом хорошего табака.

Дед стоял у камина ко мне спиной. Гордо выпрямившись, но опираясь на трость. И я видел, как подрагивает его рука, сжимая набалдашник трости.

Граф Лука Иванович Вознесенский, последний патриарх рода артефакторов, повернулся медленно. Ни один мускул не дрогнул на моем лице, пусть это стоило мне больших усилий.

На меня смотрела скорее посмертная маска некогда могучего человека. Она мне усмехнулась и прозвучал всё ещё узнаваемый, но уже слабый голос:

— Явился.

Глава 3

Дед выглядел древнее, чем этот город. Нет, он конечно был немолод, но два года изменили его почти до неузнаваемости. Остались лишь благородные черты лица, очень худого лица.

Да и любимый домашний парчовый халат на нём болтался тряпкой.

Я не отводил взгляда, понимая, что его это подкосит ещё больше. Как и не произносил ни слова, ни к чему.

И дед дрогнул, его деланно равнодушный взгляд его потеплел, совсем ненадолго, но он выдал настоящие чувства. Нам обоим этого было достаточно.

Прохор тут же засуетился, кинувшись прибирать на столе. Потом хлопнул в ладоши и наигранно радостно сообщил:

— Ну так я пойду, чаю вам справлю, чаю надо бы испить.

— Иди, Прохор, — кивнул дед и жестом указал мне на кресло.

Ну одна беда миновала, меня не прогнали сразу взашей, уже отлично. В памяти не было такого, чтобы дед когда-либо выгонял своего внука. Но после всего случившегося имел полное право.

Я присел и огляделся. Тут обстановку почти не тронули, всё осталось как до моего исчезновения. Какой-то наш дальний родственник был талантливым краснодеревщиком и мебель делал высококлассную.

Род его вроде как не особо любил и уважал, потому что в ремесленники подался. Но то ли прадед, то ли прапрадед был иного мнения и всячески поддерживал.

И искусная мебель старого мастера украшала не только нашу гостиную, но и многие знатные дома.

Приятно, что она осталась.

— Надолго к нам? — дед тоже сел, расправляя полы халата так, чтобы они не топорщились.

Его будничный тон меня не обманул. Выдержка старика вызвала настоящее уважение, но испытывать его нервы я его не стал.

— Если позволишь, то да.

— Позволю? — Лука Иванович всё же не сдержался и удивился. — Ты Вознесенский. Это твой дом, он им был, и он им останется.

Волна боли пробежала по морщинистому лицу. Но дед взял себя в руки, убрав все эмоции. Повернулся к огню и застыл.

Упертый.

Мы молчали, пока не вернулся Прохор. Его приближение было слышно издалека. По пустому дому хорошо разносился звук дребезжащей посуды. Я встал, чтобы открыть слуге дверь, и заметил ещё один удивленный взгляд деда.

Пожалуй, надо осторожнее себя вести. А то слишком шокирую патриарха, и действительно не выдержит. Удивился и Прохор, недоверчиво отдавая мне поднос.

Ну не мог я позволить, чтобы двое полуживых стариков прислуживали здоровому и молодому парню. Неправильно это.

Вот оживут у меня и пусть скачут, как им хочется. А пока у меня не переломится хребет налить чаю.

Чай был хорош. Ароматный, крепкий и явно дорогой. Пусть и на грани нищеты, но дед не экономил на таких вещах. И традицию вечернего чаепития никогда не забывал. С тех пор, когда за столом ещё собиралась большая семья.

Сейчас мы остались с ним вдвоем. Ну и с Прохором, которого пришлось силком усаживать за стол.

Ничего, никто в эту обитель скорби не придет, так что к черту манеры.

Я посматривал то на одного, то на другого, приводя обоих в смятение от непонимания, что я задумал. Я же раздумывал, как бы их для начала просто откормить. Ведь понятно, что еды в доме нет. К чаю Прохор не принес даже бублика или печенья. Что уж говорить об привычной нарезке сыровяленого мяса или запеченного окорока.

Да и по худосочным фигурам ясно — тут живут на чистом упрямстве.

Но уже наступила ночь, окрестных магазинов я не знал, так что решил это отложить до утра. Ринусь сейчас за едой, перепугаю их ещё больше.

Мы чаевничали молча, только огонь потрескивал в камине, да ветер бился в окна. Дед задремал, а слуга шепотом отправил меня восвояси:

— Идите, молодой господин, я тут сам справлюсь. Мы уж привычные. А утром…

— Не вздумай Прохор утром бежать за продовольствием, — тоже шепотом ответил я. — Я сам всё устрою.

— Ну как же, не дело это… — он замолк, дед зашевелился, но быстро успокоился.

— Не спорь! — сложно было изобразить угрожающий тон, когда ты шепчешь, но у меня получилось.

На том я и ушел в свою комнату. Деньги в кармане после шавермы ещё оставались, на добротный завтрак хватит. Ну а по поводу дальнейшего у меня была пара идей.

Почертыхавшись на темной лестнице, я добрался до спальни. И немало удивился, когда обнаружил её нетронутой.

Дед оставил всё так, как было в тот день, когда я пропал.

Только кровать не застелена, но постельное белье обнаружилось в огромном шкафу, упакованное в пакет из химчистки. Там же и весь гардероб, чему я отдельно порадовался.

Ни слова мне Лука Иванович не сказал про мой внешний вид, но я и без этого всё понял. И был благодарен, что он промолчал. И по поводу наряда босяка, и по поводу двухлетнего отсутствия.

Теперь же в моём распоряжении была приличная одежда.

И душ, куда я отправился в первую очередь. Старинный водопровод затрясся и выдал страшные звуки, но горячая вода в итоге всё-таки пошла. Чистый, распаренный до красноты, я завалился голым прямо поверх одеяла и вырубился мгновенно.

Непростой день, когда ты умираешь, возрождаешься и попадаешь в новый мир. Непростой, но хороший.

Разбудил меня истошный девичий визг.

За ним последовал грохот и какие-то странные всхлипывания. Я повернул голову, разлепил глаза и увидел в дверях спальни чудное создание. Ну прямо-таки крохотная девушка с выпученными глазами на усыпанном яркими веснушками лице.

Милашка открывала и закрывала рот, издавая те самые странные звуки. И не сводила взгляда с моей задницы. Благо лежал я на животе.

— Доброе утро, сударыня, — вспомнил я хоть какой-то этикет.

И машинально собрался перевернуться, чем вызвал ещё один вопль, и девица стремглав умчалась, топоча каблучками.

Неужели я ошибался насчет слуг и всё же кто-то остался? Судя по ведрам и тряпкам, которые уронила девушка, это горничная. Вряд ли воровки идут на дело с подобной экипировкой.

Я неторопливо умылся, выбрал себе подходящую одежду и спустился вниз.

Как раз в этот момент Прохор прощался с веснушчатой у двери. Девица густо покраснела, увидев меня, пробормотала что-то неразборчиво и быстро скрылась.

— Что за милейшее создание это было, Прохор? — улыбнулся я слуге.

Настроение, несмотря на неожиданное пробуждение, было отличным. За окном проглядывало солнце, наступил новый день и меня ждало много дел, к которым уже не терпелось приступить.

Когда годы проводишь считай что в темнице, хочется двигаться и что-то делать.